Королева Юга - Страница 101

101

Это его наемники, не доделавшие свою работу. И вот Кот Фьеррос, прикрученный проволокой к нелепому белому стулу, куда менее храбрый теперь, чем тогда, в кульяканской квартирке, выбалтывал все, лишь бы избавить себя хотя бы от частички предстоящей боли.

Этот крутой мачо, такой смелый и надменный с пистолетом на поясе там, в Синалоа, насиловавший женщин прежде, чем убить их. Все вполне логично и естественно.

– Честное слово, больше ничего… – продолжал хрипеть Кот Фьеррос.

Потемкин Гальвес держался лучше. Его губы были упрямо сжаты. В отличие от стонущего, всхлипывающего Кота, он в ответ на каждый вопрос только молча качал головой, хотя с ним обошлись ничуть не мягче, чем с братком: его толстое волосатое, все в родимых пятнах тело, такое неожиданно уязвимое в своей наготе, было так же покрыто рубцами и кровоподтеками, на груди и ляжках виднелись порезы от проволоки, глубоко врезавшейся в щиколотки и запястья, кисти и ступни посинели. Из носа, рта и пениса у него текла кровь, сквозь густые черные усы просачивались красные капли, тонкими ниточками струясь по груди и животу. Было ясно, что колоться он не собирается, и Тересе пришла в голову мысль, что даже в свой последний час разные люди ведут себя по-разному. Хотя в такой момент это уже все равно, на самом деле это не все равно. Может, у него просто меньше воображения, чем у Кота, подумала она. Преимущество людей с небогатым воображением в том, что им легче закрыться, уйти в себя, заблокировать мозг под пыткой. Другие – те, кто мыслит, – сдаются раньше. Что бы и как бы ни сложилось, половину пути они проходят сами, облегчая дело своим мучителям. Всегда страшнее, когда человек способен представить себе, что его ждет.

Языков стоял в стороне, прислонившись спиной к стене, молча наблюдая за происходящим. Это твое дело, говорило его молчание. Твои решения. И наверняка он задавал себе вопрос: как может Тереса выносить все это не моргнув глазом, без ужаса на лице; даже ее рука с сигаретой – она курила их одну за другой – не дрожала. Она смотрела на окровавленных киллеров с сухим, внимательным любопытством, исходившим, казалось, не от нее самой, а от той, другой женщины, что стояла рядом в полумраке подвала, наблюдая за ней, как и Языков, со стороны. Во всем этом кроются интересные тайны, подумала Тереса. Уроки. О мужчинах и женщинах. О жизни, о боли, о судьбе, о смерти. И так же, как в прочитанных ею книгах, в этих уроках говорилось о ней самой.

Телохранитель в спортивной рубашке вытер испачканные кровью руки о штанины и вопросительно повернулся к Тересе. Его нож лежал на полу, возле ног Кота Фьерроса. Чего ради продолжать, подумала она.

Все совершенно ясно, а остальное я знаю. Она взглянула на Языкова; в ответ он едва заметно пожал плечами и показал глазами на мешки с цементом, сложенные в углу. Выбор не случайно пал на этот подвал строящегося дома. Все было предусмотрено.

Я сама это сделаю, решила она вдруг. Ей хотелось – странное желание для подобного момента – рассмеяться про себя. Над собой. Рассмеяться, кривя рот. Горько. На самом деле, во всяком случае в отношении Кота Фьерроса это станет просто завершением того, что она начала, спустив курок «дабл-игла» когда-то, давным-давно. «Как жизнь порой удивляет, – поется в одной песне. – Ах, как удивляет жизнь». Черт побери.

Иногда приходится удивляться и самой себе. Вдруг обнаруживать в себе такое, о чем даже не подозревала. Из темного угла подвала за ней по-прежнему пристально наблюдала та, другая Тереса Мендоса. Может, это именно ей хотелось рассмеяться про себя.

– Я сама это сделаю, – услышала она собственный голос.

Это ее обязанность. Ее несведенные счеты, ее жизнь.

Она не могла перекладывать свои долги на других. Человек в спортивной рубашке смотрел на нее с любопытством, будто знал испанский недостаточно хорошо, чтобы понять ее слова; он повернулся к своему боссу, потом снова взглянул на нее.

– Нет, – мягко произнес Языков.

Впервые за все это время он заговорил, стронулся с места. Он подошел ближе, глядя не на Тересу, а на пленных киллеров. У Кота Фьерроса голова свесилась на грудь; Потемкин Гальвес смотрел как бы сквозь стоящих перед ним людей, на стену позади них. Смотрел в никуда.

– Это моя война, – сказала Тереса.

– Нет, – повторил Языков.

Он осторожно взял ее за плечо и слегка подтолкнул к выходу. Теперь они стояли лицом к лицу, глядя друг на друга в упор.

– Мне плевать, кто это будет, – проговорил вдруг Потемкин Гальвес. – Кончайте меня скорее, вы и так уже потеряли время.

Тереса повернулась к наемнику. То были его первые за все время слова; голос звучал хрипло, глухо. Он продолжал смотреть сквозь Тересу – так, будто его взгляд терялся в пустоте. Массивное голое тело, накрепко привязанное к стулу, блестело от пота и крови. Тереса медленно подошла к нему, совсем близко, и ощутила терпкий запах грязной плоти, израненной и страдающей.

– Не торопись, Крапчатый, – сказала она. – Еще успеешь умереть. Ждать недолго.

Он чуть заметно кивнул, по-прежнему глядя туда, где она стояла раньше. А Тереса вновь услышала треск разлетающейся в щепки дверцы, увидела дуло «питона», приближающееся к ее голове, и голос Поте Гальвеса снова произнес: Блондин был одним из наших, Кот, вспомни, а она была его девчонкой. Отойди, чтобы тебя не забрызгало. А может, вдруг подумала она, я и правда в долгу перед ним. Прикончить его быстро, как он хотел поступить со мной. Черт побери. Таковы правила. Она кивнула на поникшего Кота Фьерроса.

– Ты не присоединился к нему, – тихо, почти шепотом произнесла она.

101