Тереса снова улеглась на спину с краю, взяла с тумбочки пепельницу и поставила на живот. Все очень медленно, чтобы дать себе время подумать.
– Мы это сделали, – произнесла она наконец. – Мы добились очень многого.
– Я имела в виду не это.
– Тогда я не знаю, о чем ты.
Пати придвинулась ближе, повернулась на бок. Она смотрит на меня в темноте, подумала Тереса. Или вспоминает меня.
– Я думала, что смогу это выдержать, – сказала Пати. – Мы с тобой вместе, вот так. Я думала, у нас получится.
Как странно все это, размышляла Тереса. Лейтенант О’Фаррелл. Та же самая. Как странно и как далеко, и сколько трупов за спиной, на этом пути. Трупов людей, которых мы, живые, убиваем, сами того не желая.
– Никто никого не обманывал… – Сказав это, она поднесла к губам сигарету; огонек ярко разгорелся между пальцами. – Я там же, где была всегда. – Она задержала в легких дым, выдохнула. – Я никогда не хотела…
– Ты правда так считаешь?.. Что ты не изменилась?
Тереса раздраженно покачала головой.
– Что касается Тео… – начала она.
– Ради бога! – презрительно рассмеялась Пати. Тереса чувствовала, как все тело подруги сотрясается от этого смеха. – К черту Тео.
Опять наступило молчание – на сей раз долгое.
Потом Пати снова тихо заговорила:
– Он спит с другими… Ты знаешь об этом?
Тереса пожала плечами – мысленно и на самом деле, понимая, что Пати не заметит ни того, ни другого. Я не знала, подумала она. Может, и подозревала, но дело не в этом. Оно всегда было не в этом.
– Я никогда ничего не ждала… – продолжала Пати каким-то отсутствующим голосом. – Только ты и я. Как прежде.
Тересе захотелось сделать ей больно. Из-за Тео.
– В счастливые времена Эль-Пуэрто-де-Санта-Мария, правда?.. – язвительно произнесла она – Ты и твоя мечта. Сокровище аббата Фариа.
Никогда еще они не иронизировали на эту тему. Никогда не говорили об этом вот так. Пати помолчала.
– Ты тоже была в этой мечте, Мексиканка, – наконец послышалось в темноте.
Слова прозвучали одновременно оправданием и упреком. К черту, подумала Тереса. Это не моя игра – ни тогда, ни сейчас. Так что к черту.
– Мне наплевать, – произнесла она вслух. – Я в нее не просилась. Это было твое решение, а не мое.
– Это правда. Иногда жизнь мстит человеку, исполняя его желания.
Это ко мне тоже не относится, подумала Тереса. Я не желала ничего. И это самый большой парадокс моей чертовой жизни. Она загасила сигарету и, повернувшись к тумбочке, поставила пепельницу.
– Мне никогда не приходилось выбирать, – сказала она. – Никогда. Все пришло само, так что мне оставалось только вписаться. И точка.
– А мне?
Да, подумала Тереса. Именно к этому все и сводится.
– Не знаю… В какой-то момент ты отстала, поплыла по течению.
– А ты в какой-то момент превратилась в настоящую сукину дочь.
Наступила долгая пауза. Обе лежали неподвижно. Не хватало только стука решетки или шагов надзирательницы в коридоре, а то можно было бы подумать, что они в Эль-Пуэрто. Старый ночной ритуал дружбы. Эдмон Дантес и аббат Фариа мечтают о свободе и строят планы на будущее.
– Я думала, у тебя есть все, что нужно, – сказала она. – Я заботилась о твоих интересах, я помогала тебе заработать много денег… Я рисковала и работала. Разве этого мало?
Пати ответила не сразу:
– Я была твоей подругой.
– Ты и есть моя подруга, – поправила Тереса.
– Была. Ты же не остановилась, чтобы оглянуться. А есть вещи, которые никогда…
– Черт побери. Несчастная жена, страдающая оттого, что муж много работает и не думает о ней столько, сколько она заслуживает… Ты к этому гнешь?
– Я никогда не претендовала…
В Тересе нарастало раздражение. Все дело только в этом, сказала она себе. Пати не права, потому я и злюсь.
Лейтенант – черт бы ее побрал – или то, что от нее осталось, кончит тем, что повесит на меня все и вся, вплоть до сегодняшнего трупа. Мне и тут приходится подписывать чеки. Платить по счетам.
– Да будь ты проклята, Пати. Кончай разыгрывать сцены из дешевых сериалов.
– Понятно. Я и забыла, что нахожусь в присутствии Королевы Юга.
Она произнесла эти слова со смехом – тихим, прерывистым, отчего они прозвучали еще более едко.
Только подлила масло в огонь. Тереса приподнялась на локте. В висках у нее застучала глухая ярость. Головная боль.
– Что я тебе должна?.. Давай, скажи мне это прямо в глаза. Скажи, и я расплачусь с тобой.
Пати лежала неподвижной тенью в свете луны, видневшейся в уголке окна.
– Речь не об этом.
– Не об этом?.. – Тереса придвинулась ближе. Настолько близко, что ощущала дыхание Пати. – Я знаю, о чем речь. Потому ты и смотришь на меня так странно: считаешь, что отдала чересчур много, а взамен получила слишком мало. Аббат Фариа доверил свою тайну не тому человеку… Верно?
Глаза Пати блестели в темноте. Две одинаковых неярких искорки – два отражения лунного света за окном.
– Я никогда ни в чем тебя не упрекала, – очень тихо произнесла она.
От бьющего света луны в глазах защипало. А может, не от луны, подумала Тереса. Может, мы обе с самого начала обманывались. Лейтенант О’Фаррелл и ее легенда.
Внезапно ей захотелось рассмеяться: какая же я была молодая и глупая! Потом накатила волна нежности, залившая ее до кончиков пальцев, до полураскрывшихся от удивления губ. А затем ее сменил приступ злости, пришедший как помощь, как решение, как утешение, поданное той Тересой, что всегда подкарауливала ее в зеркалах и среди теней. И она приняла его с облегчением. Ей необходимо что-нибудь, что стерло бы эти три странных секунды, заглушило бы их жестокостью, отсекло, как удар топора. Ее вдруг охватило абсурдное желание резко повернуться к Пати, усесться на нее верхом, яростно встряхнуть ее, а может, ударить, сорвать одежду с нее и с себя и крикнуть: ну, сейчас ты получишь все сполна, одним махом, и наконец-то наступит мир. Однако она знала, что дело не в этом. Знала, что этим не оплатить ничего, и они уже слишком далеки друг от друга, потому что идут каждая своей дорогой, которым больше не суждено пересечься. И в двух искорках, светившихся совсем рядом с ее лицом, она прочла, что Пати понимает это так же ясно, как и она.