Королева Юга - Страница 64

К оглавлению

64

– На этот вопрос трудно ответить, – в конце концов заговорила Пати. – Конечно, есть люди, которые искали его. Они считали, что имеют на него кое-какие права… Но это было давно. Теперь никто не знает, что я в курсе.

– А зачем было рассказывать мне?

Огонек сигареты дважды красновато блеснул, прежде чем Тереса услышала ответ:

– Не знаю. Или, может быть, знаю.

– Вот уж не думала, что у тебя такой длинный язык. А представь, я окажусь стукачкой и пойду болтать направо и налево.

– Нет. Мы уже давно вместе, и я наблюдала за тобой. Ты не из таких.

Снова наступила пауза, затянувшаяся дольше предыдущих.

– Ты не болтаешь, и ты не предательница.

– Ты тоже, – ответила Тереса.

– Нет. Я совсем другая.

Тереса увидела, как огонек сигареты погас. Ее одолевало любопытство, но вместе с тем ей хотелось, чтобы этот разговор поскорее закончился. Дай Бог, чтобы она больше не вспоминала об этом, подумала она. Я не хочу чтобы завтра Пати пожалела, что наболтала лишнего, говорила со мной о том, о чем не стоило, что далеко от меня – там, куда я не могу пойти за ней. А если она сейчас уснет, мы всегда сможем притвориться, что ничего не было, и свалить вину за все на порошок, вечеринку и текилу.

– Может, в один прекрасный день я предложу тебе съездить за этим кладом, – вдруг снова заговорила Пати. – Вдвоем – ты и я.

Тереса затаила дыхание. Да уж, подумала она. Теперь нам уже не удастся сделать вид, что этого разговора не было. То, что мы говорим, держит нас в плену гораздо крепче, чем то, что мы делаем или о чем молчим.

Самое большое зло, выдуманное человеком, – слово.

Вот взять собак – они такие преданные как раз потому, что не умеют разговаривать.

– А почему именно я?

Она не могла ответить молчанием. Не могла сказать «да» или «нет». Требовался ответ, и этот вопрос был единственно возможным ответом. Она услышала, как Пати повернулась лицом к стене. И только потом ответила:

– Я скажу тебе, когда наступит момент. Если он наступит.

Глава 8.
Пакеты по килограмму

– Бывают люди, чье везение складывается из бед и неудач, – заключил Эдди Альварес. – Именно это произошло с Тересой Мендоса.

Его глаза, казавшиеся меньше за стеклами очков, смотрели на меня с некоторой опаской. Мне пришлось потратить известное время и прибегнуть к услугам нескольких посредников, чтобы он оказался передо мной на этом стуле; но в конце концов он оказался на нем, едва ответив на мое рукопожатие прикосновением кончиков пальцев, и вот теперь сидел, то засовывая руки в карманы пиджака, то вынимая их обратно. Мы беседовали на террасе гибралтарской гостиницы «Рок», куда солнце просачивалось пятнами золотого света сквозь листья плюща, пальм и папоротников сада, буквально подвешенного на склоне Скалы. Внизу, по ту сторону белой балюстрады, раскинулась Альхесирасская бухта, как бы светящаяся и нечетко очерченная в голубой предвечерней дымке; белые паромы на кончиках прямых кильватерных струй, африканский берег, едва обозначившийся за проливом, стоящие на якоре корабли, обращенные носами на восток.

– Ну, насколько я понял, поначалу в этом ей помогли вы, – сказал я. – Я имею в виду – в смысле бед и неудач.

Адвокат дважды моргнул, повертел свой стакан на столе и снова посмотрел на меня.

– Не говорите о том, чего не знаете. – Его слова прозвучали одновременно упреком и советом. – Я занимался своей работой. Я живу этим. А в то время она была никто. Просто невозможно было себе представить…

Он изобразил на лице какую-то гримасу – словно бы про себя, нехотя, будто кто-то рассказал ему плохой анекдот из тех, что не сразу доходят.

– Совершенно невозможно, – повторил он.

– Может, вы ошиблись.

– Многие из нас ошиблись. – Похоже, это множественное число служило ему утешением. – Хотя в этой цепи ошибок я был наименее значительным звеном.

Он провел ладонью по своим редким вьющимся волосам – чересчур длинным, отчего выглядел он довольно подленько. Потом снова повертел на столе широкий стакан с коктейлем из виски; жидкость была почти шоколадного цвета, отнюдь не делавшего ее аппетитной.

– В этой жизни за все приходится платить, – заговорил он после некоторого раздумья. – Только одни платят до, другие – в процессе, а третьи – после… Мексиканка заплатила до… Ей больше нечего было терять, а все, что она могла выиграть, ожидало ее впереди. Она и выиграла.

– Говорят, вы бросили ее в тюрьме. Без единого сентимо.

Его лицо выразило искреннюю обиду. Хотя, когда речь идет о человеке с его прошлым – о котором я уж постарался разузнать, – это не значит ровным счетом ничего.

– Не знаю, кто и чего наговорил вам, но это неточно, Я, как и любой другой, умею быть практичным, понимаете?.. В моем деле это абсолютно нормально. Но дело не в этом. Я не бросал ее.

За этим тезисом последовал ряд более или менее разумных оправданий. Действительно, Тереса Мендоса и Сантьяго Фистерра доверили ему кое-какие деньги.

Не бог весть что: определенные суммы, и он старался их аккуратно отмыть. Беда в том, что он вложил почти все в картины: пейзажи, морские виды и тому подобное. В том числе, и пару неплохих портретов. Да. По случайному стечению обстоятельств он сделал это как раз вскоре после гибели галисийца. Художники были не слишком известные. На самом деле, в общем-то, их не знал никто. Потому-то он и вложил деньги в них, рассчитывая, что со временем картины поднимутся в цене. Но грянул кризис. Пришлось продать все до последнего полотна – тут уж было не до того, чтобы просить высокую цену, – а также небольшую долю в баре на Мэйн-стрит и еще кое-что. Из вырученных денег он взял то, что ему полагалось в качестве гонорара – там имелись некоторые задержки и незавершенные дела, – а остальное направил на оплату защиты Тересы. Разумеется, это обошлось довольно дорого. В конце концов, она провела за решеткой только год.

64