Пати достала еще одну сигарету. Русский, несмотря на то, что на столе перед ним лежал «Дюпон» с ладонь величиной, не сделал ни малейшей попытки предложить ей огня, хотя видел, что ей приходится рыться в сумочке, чтобы достать собственную зажигалку. Перестань дрожать, подумала Тереса, глядя на свои руки. Сдержи дрожь в пальцах, пока этот тип не заметил, и весь наш антураж крутых дамочек не развалился на кусочки, и все не пошло к черту.
– Пакеты находятся там же, где и прежде. Мы привезли только один.
Тот спор в пещере, вспомнила Тереса. Одновременно радостные и испуганные, они при свете фонариков пересчитывали пакеты. Один возьмем сейчас и будем думать, что делать дальше, а остальное пусть пока лежит здесь, настаивала Тереса. Везти все сейчас – просто самоубийство, так что давай-ка, не глупи сама и меня не заставляй. Я знаю, что в тебя стреляли и все такое, но я приехала в твою страну не туристкой, черт тебя побери. Не вынуждай меня рассказывать в подробностях историю, которую я тебе вообще никогда не рассказывала. Историю, ни капельки не похожую на твою, потому что в тебя, наверное, и стреляли-то пулями, надушенными «Каролиной Эррера». Так что не дури. В таких делах тише едешь – дальше будешь.
– А вам не приходило в голову, что я могу установить за вами слежку?.. Нет?
Пати опустила руку с сигаретой на колени.
– Разумеется, приходило. – Она затянулась и снова положила руку на колени. – Но это нереально. Вам не удастся проследить за нами до самого места.
– Хм… Таинственная. Вы таинственные сеньоры.
– Если вы это сделаете, мы поймем и исчезнем. И будем искать другого покупателя. Пятьсот килограммов – это много.
Языков ничего не ответил, хотя его молчание говорило: да, пятьсот килограммов – это слишком много во всех отношениях. Он продолжал смотреть на Пати и лишь иногда коротко взглядывал на Тересу, которая сидела в другом кресле молча, не куря, не шевелясь: она слушала и смотрела, сдерживая взволнованное дыхание и держа руки ладонями вниз на коленях джинсов, чтобы не потели. Голубая трикотажная рубашка с короткими рукавами, кроссовки – на случай, если придется удирать – и только браслет-неделька из мексиканского серебра на правом запястье. Резкий контраст с элегантным туалетом и высокими каблуками Пати.
Они находились тут потому, что Тереса настояла на этом решении. Вначале ее партнерша склонялась к другому варианту – распродать кокаин небольшими порциями, однако Тереса убедила ее, что рано или поздно его хозяева сообразят, что к чему. Лучше прямо пойти к ним, сказала она. Это дело верное, хоть мы и потеряем кое-что. Хорошо, согласилась Пати. Но говорить буду я, потому что я знаю, что представляет собой этот чертов большевик. И вот они сидели здесь, и Тереса с каждой минутой все больше убеждалась, что они совершили ошибку Она с детства научилась распознавать таких мужчин. Их язык, внешность и привычки могут меняться, но суть всегда одна. Все это ни к чему не приведет, думала она; вернее, приведет к тому же самому. В конце концов – она поняла это слишком поздно, – Пати всего лишь избалованная барышня, невеста такого же избалованного богатого парня, который занимался этими делами не по нужде, а ради каприза. Он сам полез на рожон, как лезут многие, и получил то, что заслужил – опять же, как многие. А Пати прожила всю жизнь в некой призрачной, нереальной действительности, не имеющей ничего общего с настоящей, и срок в тюрьме еще больше ослепил ее. В этом кабинете она не была Лейтенантом О’Фаррелл – она не была никем, а истинная власть и мощь смотрела на них голубыми с желтым ободком глазами. И еще большую ошибку совершала Пати – уже после того, как они по собственной глупости явились сюда, – сейчас, ставя вопрос так, как она его ставила. Освежая память Олега Языкова по прошествии стольких лет.
– В этом и заключается проблема, – говорила Пати. – Пятьсот килограммов – это слишком много. Поэтому мы прежде всего пришли к вам.
– Чья была идея? – Языков отнюдь не выглядел польщенным. – Что я – первый выбор? Да.
Пати взглянула на Тересу.
– Ее. Она всегда все обдумывает более тщательно, – нервно усмехнулась она между двумя затяжками. – У нее лучше получается взвешивать все возможности и весь риск.
Тереса чувствовала, что глаза русского пристально изучают ее. Наверное, задается вопросом, что нас соединяет, подумала она. Тюрьма, дружба, бизнес. С мужчинами я имею дело или с ней.
– Я еще не знаю, что она делает, – проговорил Языков, обращаясь к Пати, но не отводя глаз от Тересы. – В этом. Ваша подруга.
– Она мой партнер.
– А-а. Это хорошо – иметь партнеров. – Языков снова перевел взгляд на Пати. – Тоже хорошо было бы побеседовать. Да. Риск и возможности. У вас может не оказаться времени, чтобы исчезнуть и искать другого покупателя. – Он выдержал соответствующую паузу. – Времени, чтобы исчезнуть добровольно. Думаю.
Тереса заметила, что у Пати снова задрожали руки.
Господи, подумала она, если бы я могла сейчас встать и сказать: послушайте, дон Олег, мы пошли. Забирайте этот груз и забудьте обо всем этом.
– Может быть, нам стоило бы… – начала она.
Языков взглянул на нее почти с удивлением. Но Пяти уже принялась настаивать: вы ничего от этого не выиграете. Ничего, говорила она. Только жизни двух женщин. А потеряете много. В общем-то, подумала Тереса, несмотря на дрожь пальцев, передающуюся извивам сигаретного дыма, Лейтенант держится хорошо.
Несмотря ни на что. Несмотря на то, что они совершили ошибку, явившись сюда, и на все остальное, Пати так просто не сдается. Но они обе уже мертвы. Еще немного, и она произнесла бы это вслух: мы с тобой мертвы, Лейтенант. Туши сигарету, и пошли.