Королева Юга - Страница 92

К оглавлению

92

Когда я сидел в таверне,
не болела моя душа…

Она вынула из сумочки несколько банкнот, велела официанту принести нераспечатанную бутылку текилы и сказала, что покупает у него эти песни. Я не могу их продать, возразил удивленный парень. Тогда она достала еще денег, а потом еще, завалила ими весь прилавок перед ошалевшим официантом, и в конце концов он отдал ей вместе с бутылкой оба двойных компакт-диска Хосе Альфредо: «100 классических песен» – четыре диска с сотней песен. Я могу купить все, что угодно, мелькнула у нее нелепая мысль – да, в конце концов, не такая уж нелепая, – когда она выходила из таверны со своей добычей, и ей было совершенно наплевать, что люди видят ее с бутылкой в руках. Она дошла до стоянки такси – асфальт как-то странно качался у нее под ногами – и вернулась в отель.

И вот она сидела в номере, перед полупустой бутылкой, и вполголоса подпевала Хосе Альфредо.


…Под песню, что марьячи заказал.
Со мной текила – друг мой самый верный,
а в памяти моей – твои глаза…

Снаружи, из сада и от бассейна, сквозь шторы сочился свет, позволяя различать смятые простыни, бутылку и стакан на тумбочке у кровати, собственные руки, подносящие к губам одну за другой приправленные гашишем сигареты.


Кто в жизни хоть бы раз любви не верил,
кто, все простив, не звал ее назад?
Кто не входил, страдая, в эти двери,
чтоб песню и текилу заказать?..

И, шевеля губами, повторяя слова песни, она думала: так кто же я, что же я такое теперь? Какой меня видят другие? И дай-то Бог, чтобы они видели меня только издали. Как, черт побери, это называется? Ах да – потребность в мужчине.

Ну что ж, куда от этого денешься. Влюбиться. Вот уж нет так нет. Я свободна – да, может, вот это подходящее слово, хотя и слишком уж напыщенное, чрезмерное.

Ведь я даже к мессе перестала ходить. Она взглянула вверх, на темный потолок, и не увидела ничего. «Мне подают последний мой стакан», – пел в это время Хосе Альфредо, и она подпевала ему. Ну нет. Сейчас я прошу только одного: чтобы еще раз сыграли «Ту, что ушла».

Она снова вздрогнула. На простынях, рядом с ней, лежала оторванная половинка фотографии. Как холодно быть свободной.

Глава 11.
Я не умею убивать, но научусь

На окраине Галапагары, городка неподалеку от Эскориала, расположены казармы жандармерии: тесно прижавшиеся друг к другу домики для семей жандармов и здание побольше для офицеров. Дальше вздымаются заснеженные серые горы. А как раз перед казармами – забавные парадоксы случаются в жизни – стоят вполне приличного вида сборные дома, заселенные цыганами, и обе общины, невзирая на старые лоркианские темы об Эредиа, Камборьо и парах жандармов в лакированных треуголках [], поддерживают между собой вполне добрососедские отношения.

Предъявив паспорт у ворот, я оставил машину на охраняемой стоянке, и высокая светловолосая дежурная (даже лента, стягивавшая хвост ее волос под кепи, была зеленой) провела меня в кабинет капитана Виктора Кастро – маленькую комнатку с компьютером на столе и испанским флагом на стене, рядом с которым висели, наподобие трофеев, старый маузер «корунья» 1945 года и автомат Калашникова.

– Могу предложить вам только ужасный кофе, – сказал капитан.

Я согласился, и он сам принес мне его из кофеварки в коридоре, помешивая бурую жидкость в пластиковом стаканчике пластмассовой ложечкой. Содержимое стаканчика и правда имело мало общего с кофе. Капитан же Кастро, серьезный, с четкими словами и движениями, безупречно аккуратный в своей зеленой гимнастерке, с седыми, подстриженными бобриком волосами и начинающими седеть усами в стиле капитана Алатристе [], стал мне симпатичен с первой же минуты, когда встретил меня прямым и искренним взглядом и таким же рукопожатием. У него было лицо честного человека, и, возможно, это, среди других причин, побудило в свое время руководство поручить ему командование группой «Дельта-Четыре», которая действовала на Коста-дель-Соль и которую он пять лет возглавлял. По моим данным, честность капитана Кастро в конце концов стала причинять неудобства даже его начальству. Вероятно, именно потому мне и пришлось ехать к нему сюда, в этот богом забытый городишко, где под его началом находилось лишь три десятка жандармов (вообще говоря, это была лейтенантская должность), и именно потому мне стоило определенного труда – влиятельные знакомые, старые друзья – добиться от Главного управления жандармерии разрешения на эту встречу. Как философски заметил позже сам капитан Кастро, учтиво провожая меня до машины, правдолюбцы еще никогда и нигде не делали карьеры.

Об этой карьере мы и говорили, сидя за столом в его крохотном кабинете: он – со своими восемью разноцветными орденскими ленточками, пришитыми слева на гимнастерке, я – со своим кофе в пластиковом стаканчике. Или, чтобы уж быть совсем точным, мы говорили о том, как ему пришлось впервые заняться Тересой Мендоса в связи с расследованием убийства жандарма из Манильвы, сержанта Ивана Веласко; капитан – он очень осторожно выбирал слова – отозвался о нем как о военнослужащем сомнительной честности, тогда как другие люди, которых я расспрашивал раньше об этом человеке (и среди них бывший полицейский Нино Хуарес), характеризовали его как законченного сукина сына.

– Его убили весьма подозрительным образом, – пояснил капитан, – поэтому нам тоже пришлось немного поучаствовать. Некоторые совпадения – в том числе дело о Пунта-Кастор и гибель контрабандиста Сантьяго Фистерры – заставили нас связать убийство сержанта Веласко с выходом из тюрьмы Тересы Мендоса – Мексиканки. Это и привело меня к ней. Правда, доказать ничего не удалось, но со временем я, так сказать, специализировался на ней: наблюдение, видеозапись, прослушивание телефонных разговоров – согласно постановлению суда… Ну, вы знаете, как это бывает. – Он смотрел на меня так, будто само собой разумелось, что я знаю. – Моя задача заключалась не в борьбе с контрабандой наркотиков, а в том, чтобы изучить окружение Мексиканки. Тех, кого она подкупала: таких со временем набралось очень много. Банкиры, судьи, политики… Даже люди из моей собственной конторы: таможенники, жандармы и полицейские.

92